Не все скурвились
Сергей Юрский: об Украине, москвичах, петербуржцах…
«Вообще-то я интервью не даю, но
раз вы говорите, что из Киева, тогда ладно. Люблю ваш город бесконечно, как и
страну в целом», – сказал бодрым голос актер.
При встрече Юрский был галантен и обходителен и совершенно не выглядел на свои
годы – в фильме «Любовь и голуби», снятом 30 лет назад, он казался куда старше.
А когда легендарный Остап Бендер взял меня за руку и поблагодарил за общение,
стало понятно, что время над ним не властно – покорять женские сердца он может и
по сей день.
– Сергей Юрьевич, вы
– один из самых знаменитых чтецов
на всем постсоветском пространстве. В наше время этот жанр все еще популярен?
– Раньше это считалось искусством, а сейчас, увы,
почти исчезло. Лично я продолжаю эту деятельность, только сократил количество
выступлений в связи с возрастом. По правде, это тяжелое дело – с помощью только
одного слова держать многочисленную аудиторию. В свое время я объездил с
концертами весь Советский Союз, и везде к этому жанру был интерес. Чем это
вызывалось? Замечательным явлением, которое, к сожалению, отменили – цензурой.
Наличие цензуры делает людей жадными до художественных впечатлений. Они хотят
знать, что за пределами того, что разрешено. И в надежде, что на выступлении
будет произнесено какое-то свежее слово, залы собирались от Сахалина до
Калининграда.
– Вы ратуете за цензуру?
– Конечно! Я просто обожаю цензуру. Более того, я сам
цензор. В первую очередь — самого себя.
– Вы не раз становились жертвой квартирных
краж и автомобильных подстав. Воры даже кичились тем, что провели самого Остапа
Бендера. Чем все закончилось?
– Как и большинство наших дел милицейских, не
закончилось до сих пор. По-моему, злодеи и сейчас сидят в изоляторе. Меня
вызывали как свидетеля, но я отказался от всяких обвинений. Меня поразило, с
каким актерским мастерством эти воры отрекались от содеянного. На очной ставке в
тюрьме, куда меня пригласили для опознания негодяев, они разыграли целый
спектакль. Я, как актер и режиссер, диву дался их изобретательности и
мгновенному перевоплощению. Сейчас я уже более осторожен и не ввязываюсь в
дорожные конфликты. Если вижу, что этого не избежать и я уже в «капкане», то
говорю мошенникам сразу: «Я знаю род вашей деятельности и в силу своей занятости
и нежелания таскаться по судам предлагаю вам в четыре раза меньше, чем вы хотите
поиметь с меня». Конечно, злодеи начинают возмущаться предложенной суммой, но в
итоге соглашаются, потому что понимает – разбирательства с известным человеком
обойдутся им еще дороже.
– Бывали такие случаи, когда ваше чувство
юмора играло с вами же злую шутку?
– Почти всегда. В нашей стране вообще шутить не надо
– у нас страна серьезная.
– Как вы относитесь к критике в свой адрес?
– В молодые годы критика обращала на меня активное
внимание. И на моих товарищей, представителей моего поколения. А вот после
переезда из Питера в Москву 37 лет назад отношения с критикой начали исчезать.
По-моему, потому что сама критика начала исчезать – ее перестал интересовать
театр как таковой. Критику интересуют заказы, а еще больше –
гонорары. Популярность фильмов, с которыми я был связан, сделали меня
для критиков неудобным. Ругать меня им как-то неловко, а хвалить? «Ну, закажите,
похвалим». А я никогда ничего не заказывал... Написал 18 книг и не получил ни
одной рецензии. Никогда!
– Вы пересматриваете фильмы со своим участием?
Меняется ли со временем как-то отношение к ним?
– Нет, иногда просто по телевизору попадаю. Я имею
счастье быть связанным с фильмами, которые стали народными – а это очень важно и
случается не так часто. «Золотой теленок», «Любовь и голуби», «Республика ШКИД»
достойны того, чтобы называться народными.
– Кого из молодых актеров вы можете назвать
продолжателями школы вашего поколения?
– Передать чью-то школу или получить из рук
кого-нибудь – у меня не случилось. Я никогда не преподавал. Но если говорить о
собственных учителях, то ими были, конечно, мои родители. Мой отец – Юрий
Сергеевич, талантливый режиссер, моя мать Евгения Михайловна – музыкальный
руководитель того, что я по сей день чувствую в театре. Из режиссеров – Георгий
Товстоногов, с которым я проработал в театре 20 лет, и выдающийся режиссер кино
Михаил Швейцер.
– Говорят, театр – искусство
грешное.
– Согласен! Но и сама наша жизнь грешная, а театр –
всего лишь отображение нашей жизни. Но сегодня в русской церкви есть люди,
пытающиеся соединить церковь, православие и культуру. Культуру не как
цивилизацию, а культуру сегодняшнюю, наше нынешнее мышление и ее художественное
проявление. Сказать, что я служу греху и вот уже 57 лет нарушаю какие-то
заповеди, играя на сцене, я не могу. Мое служение театру так же свято, как для
человека, входящего в церковь. Мне повезло застать время, когда в театр
приходили, чтобы понять, познать, присутствовать, а не заплатить и дожидаться
каких-то щекотаний – то ли нервов, то ли пуза. Работа в театре – это великое
занятие просветительства, которым призван заниматься русский театр.
– С начала Евромайдана и военных действий в нашей стране вы не раз
высказывались в поддержку Украины. Сейчас следите за ситуацией?
– Ежедневно, и все более прихожу в недоумение и
перестаю понимать что-либо. Меня это волнует бесконечно. Ощущение ужаса у меня
не проходящее вот уже несколько месяцев. То, что происходит, вызывает у меня не
только чувство тревоги, а ужаса и мрака.
– Многие ваши коллеги сегодня говорят, что
Крым был всегда исконно русской территорией.
– Может быть, эти актеры мучились и скрежетали
зубами, что Крым им недоступен. Может, они просто не знали, что в Крым можно
было поехать свободно и год назад, и два. С Крымом у меня связано больше 30 лет,
и я никогда не ощущал себя там чужим. Наладится ли там жизнь? Тревожно говорить.
Ведь уже сейчас туда не едут на отдых, а крымчане жили в большинстве своем с
обслуживания туристов. А если говорить о самой территории... Древние греки могли
бы дать право нынешним грекам заявить, что исконные земли Греции
распространяются на полмира. Но тут бы турки начали говорить, что у них была
Османская империя, и эти земли принадлежат им. Сейчас толерантность раздражает
многих.
– Что для вас понятие патриотизма?
– Я убежден, что патриотизм должен быть абсолютно
бескорыстным. А когда патриотизм является программой на определенный срок и
достижение его планируется на этот срок, то это далекое от патриотизма понятие.
Надо любить родину, народ и историю бескорыстно.
Меня в высшей степени волнует эта тема. Внутри большинства наших людей – москвичей, ленинградцев в том числе – есть ощущение, что украинцы – хорошие ребята, наши братья, а что они по-украински говорят – ну, притворяются. Вроде как что украинский, что русский – одинаково. Я помню разговор с моим товарищем, украинцем по национальности Анатолием Стреляным – в 70-80-е годы это был заметный публицист, журналист и влиятельный человек. Как-то, уже в 90-е, я приехал в Киев с концертом и позвонил ему: «Не хотите ли прийти? У меня будет такой-то репертуар». Он ответил: «Вы знаете, я не приду. Что-то неправильное происходит».
Он объяснил. «Россия ведет себя так: вы наши братья, у нас все с вами общее, язык общий, только у вас акцент такой украинский. Но вообще-то, какой у вас нафиг язык? Ладно, не в этом дело, говорите как хотите. Мы вас настолько любим, что вы даже не наши братья, а вас вообще нет. Есть мы, а вы будьте с нами. Будьте с нами, а мы вас будем все время любить».
Это ощущение человека, который чувствует свою культуру. Это другая нация – дружественная, исторически связанная с Россией, но другая. Сейчас Украина – это другая страна. А говорят о ней в такой тональности, как по ночам в телевизионных передачах Мамонтова или Соловьева – «хотим – разгоним, хотим – защитим, а русский язык там должен быть!» Ребята – это не ваше дело. Это как если бы французы сказали: «Какие бельгийцы? Они же говорят на французском языке. Нет такой страны Бельгия; они говорят по-французски, только с каким-то странным акцентом. Нету ее и всё».
Это чудовищная невежливость, это чудовищное нарушение не только правил приличия, но и того, что создает некоторый баланс в мире. Можно помогать, можно вести переговоры, можно сострадать, не соглашаться, спорить, но нельзя в такой тональности кричать на всю нашу гигантскую страну, в которой подобное находит отклик. Это какое-то неожиданное и ужасное проявление национального бескультурья.
Akirama, 8 августа