Вдова писателя Ольга Окуджава
уволена из Музея Окуджавы
Вдова известного писателя Булата Окуджавы (1924 – 1997) Ольга Окуджава (Арцимович) уволена с поста директора Музея Окуджавы, – об этом на своей странице в фейсбуке сообщила булгаковед Мариэтта Чудакова. Известно, что Ольга Окуджава выступала против создания музейного кластера в Переделкине, в который планировалось включить дома-музеи Корнея Чуковского, Бориса Пастернака и Булата Окуджавы. Тем не менее, неделю назад СМИ сообщили о вхождении Дома-музея Булата Окуджавы в состав Государственного литературного музея. Должность директора мемориального учреждения при этом была сокращена. По сути это можно назвать плевком государства в Окуджаву и оскорблением памяти знаменитого барда. Пользователи соцсетей саркастически называют это решение «подарком фронтовику Булату Окуджаве ко дню рождения» – он родился 9 мая.
В августе 2013 года в интервью Агентству «Между строк» Ольга Окуджава рассказала о недовольстве Министерства культуры независимым статусом музея Булата Окуджавы: «Мы самостоятельные, сражаемся за это много лет и держимся за это. Пока что у нас, слава Богу, этот статус есть, мы не являемся чьим-то филиалом. Сейчас очень тревожно, потому что пришел новый министр культуры, показывающий, какой он „умный“ человек и делает много глупостей, чтобы выслужиться перед президентом. Поэтому трепещут все музеи. Но, с другой стороны, все-таки финансирование поприличней. Все-таки, что-то меняется. Мы у Министерства культуры нелюбимое дитя. Они очень обижаются, что я не хочу быть отделом или филиальчиком. И они очень нас за это не любят. Поэтому этот независимый статус для нас очень важен».
Philologist.livejournal.com, 23 апреля
Булат ОКУДЖАВА
* * *
Б.Слуцкому
Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.
1968
* * *
Власть – администрация, а не божество.
Мы же все воспитывались в поклоненьи власти.
В этом был наш стимул, в этом было счастье...
вот мы и холопствуем все до одного.
Рабствуем, усердствуем, спины гнем в дугу –
страстотерпцы, праведники, воры, прохиндеи,
западники, почвенники, добрые, злодеи,
бездари, талантливые... Больше не могу!
1991
* * *
В земные страсти вовлеченный,
я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел черный
и крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и несмелый,
прекрасный, как благая весть,
идущий следом ангел белый
прошепчет, что надежда есть.
1989
Римская империя
Римская империя времени упадка
сохраняла видимость твердого порядка:
Цезарь был на месте, соратники рядом,
жизнь была прекрасна, судя по докладам.
А критики скажут, что слово «соратник» – не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает...
Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,
мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.
Римляне империи времени упадка
ели что придется, напивались гадко,
и с похмелья каждый на рассол был падок –
видимо, не знали, что у них упадок.
А критики скажут, что слово «рассол», мол, не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает...
Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,
мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.
Юношам империи времени упадка
снились постоянно то скатка, то схватка:
то они – в атаке, то они – в окопе,
то вдруг – на Памире, а то вдруг – в Европе.
А критики скажут, что «скатка», представьте, не римская деталь,
что эта ошибка, представьте, всю песенку смысла лишает...
Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,
мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.
Римлянкам империи времени упадка,
только им, красавицам, доставалось сладко –
все пути открыты перед ихним взором:
хочешь – на работу, а хочешь – на форум.
А критики хором: «Ах, «форум», ах, «форум»» – вот римская деталь!
Одно лишь словечко – а песенку как украшает!
Может быть, может быть, может и римская – а жаль...
Мне это немного мешает и замысел мой разрушает.
1979
Ад
Весь в туманах житухи вчерашней
все надеясь: авось, как-нибудь –
вот и дожил до утренних кашлей,
разрывающих разум и грудь.
И, хрипя от проклятой одышки,
поминая минувшую стать,
не берусь за серьезные книжки:
все боюсь не успеть дочитать.
Добрый доктор, соври на прощанье.
Видишь, как к твоей ручке приник?
Вдруг поверю в твои обещанья
хоть на день, хоть на час, хоть на миг.
Раб ничтожный, взыскующий града,
перед тем, как ладошки сложить,
вдруг поверил, что ложь твоя – правда
и еще суждено мне пожить.
Весь в туманах житухи вчерашней
так надеюсь на правду твою...
Лучше ад этот, грешный и страшный,
чем без вас отсыпаться в раю.
1989