В архивах Лубянки
Отворивший «Гробницу памяти»
к 75-летию Большого террора
«Ошибка России заключается в том, что она не смогла с корнем вырвать ростки зла,
а лишь только срезать некоторые побеги»
В. Шенталинский
Встреча с прошлым таит в себе немало неожиданностей. Бывает так, что она захватывает человека целиком, толкая его все дальше и дальше по пути познания. Впрочем, итог может оказаться неутешительным: « кто умножает познание, умножает скорбь», предупреждал еще на заре цивилизации Екклесиаст.
Художественно-документальная проза, посвященная эпохе Большого террора, который в этом году отмечает свой «черный юбилей», составляет на сегодня уже довольно значительный пласт. В преддверии события список книг заметно пополнился: «Новой газетой» подготовлен уникальный проект серия из восьми книг под заголовком «Вещественные доказательства», в которую включены как хорошо известные произведения (к примеру, роман Ю.Домбровского «Факультет ненужных вещей»), так и недавно выпущенные два тома публицистики Бенедикта Сарнова «Империя зла», или книга Никиты Петрова «Палачи». Включен и еще ряд хорошо известных вещей.
По странной случайности в серию почему-то не вошла ни одна из книг Виталия Шенталинского, писателя, историка, журналиста, человека, столь много сделавшего для того, чтобы вернуть народу художественное наследие репрессированных писателей России.
Мне показалось это не совсем справедливым, в связи с чем и возникла мысль эту ситуацию по возможности исправить, рассказав читателям о неординарном творческом пути писателя.
В современной российской литературе писатель Виталий Шенталинский явление достаточно уникальное. Быть может потому, что ему первому выпала редкая возможность проникнуть в архивы КГБ и вернуть народу то, что у него было незаконно отнято советской властью.
Ныне здравствующий журналист, прозаик и поэт родился в 1939 году в Сибири, на исконно русском Севере. В свое время окончил Арктическое морское училище в Ленинграде, став полярником. Зимовал на полярной станции острова Врангеля, участвовал в пяти высокоширотных экспедициях. Является действительным членом Географического общества.
Обнаружив в себе литературное призвание, окончил факультет журналистики МГУ. Много и плодотворно работал на радио и телевидении, был специальным корреспондентом журнала «Вокруг света». С 1989 по 1993 год вел популярную рубрику «Хранить вечно» в журнале «Огонек», где публиковались его животрепещущие находки.
В качестве ведущего и консультанта принимал участие в создании нескольких документальных фильмов, в том числе «Секретная жизнь Советского Союза» (четвертый канал британского ТВ, 1990), «КГБ и гласность», ФРГ, 1992), «Рукописи не горят» (голландское телевидение, 1997), восьмисерийный фильм (режиссер Б. Куркова) «На фоне Пушкина.1937 год» (телеканал «Культура», 2007).
Виталий Шенталинский
Неоднократно выступал с лекциями во многих общественно-культурных центрах Европы и США. Осуществил публикацию серии книг «Трагедия культуры» шесть томов классиков русской литературы ХХ века (вышла в Испании, в Барселоне в 1999 2000годах).
Однако главная заслуга писателя исследовательский прорыв в секретные архивы Лубянки, которые он метко окрестил «гробницей исторической памяти». Без малого четверть века посвятил писатель исследованию трагических судеб русских репрессированных писателей и видных представителей творческой интеллигенции двадцатого века. На эту тему им написаны шесть книг, главные из которых «Рабы свободы» (1995), «Донос на Сократа» (2001) и «Преступление без наказания» (2007), ставшие бестселлерами, открыли многим глаза на неизвестные факты жизни и смерти И. Бабеля, М. Булгакова, М. Горького, О. Мандельштама, Н. Бердяева, Н. Клюева, А. Платонова, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Б. Пастернака, Б. Пильняка и других. Они переведены и изданы в девяти странах мира на десяти иностранных языках.
Путь к истине начался для писателя в период горбачевской перестройки и оказался весьма непростым. В 1988 году Шенталинскому пришла идея создать Комиссию по наследию репрессированных писателей России. Перестройка дала шанс открыть «черный ящик» Лубянки и узнать, сколько писателей и каким образом было арестовано, кто именно, как они прожили жизнь, и самое главное сохранилось ли в полной мере их творческое наследие, судьба значительной части которого оставалась неизвестной.
Позднее писатель любил повторять, что «комиссия не могла спасти людей, но попытаться спасти слово стоило, ибо писатель жив до тех пор, пока его читают». Став членом Союза писателей, В. Шенталинский собрал вскоре вокруг себя группу единомышленников, куда вошли Булат Окуджава, Анатолий Жигулин, Олег Волков, Владимир Леонович, Юрий Карякин, Виктор Астафьев, Юрий Давыдов и другие. Комиссия смогла начать свою работу лишь благодаря поддержке секретаря ЦК КПСС А.Н. Яковлева, бывшего в то время «правой» рукой Горбачева. Однако даже подобная поддержка встречала порой довольно отчаянное сопротивление тех, кто увидел в этом намерении Комиссии «предательство интересов партии, народа и советской власти». Все это писатель обстоятельно описал в своей книге «Воскресшее слово».
Приложив невероятные усилия, Виталий Шенталинский все же попал в архивы Лубянки, что до него не удавалось ни одному деятелю культуры.
Здесь было бы уместно, наверное, передать тот каламбурный слог, которым сам писатель описал свое первое появление в архиве КГБ: «Первая фраза, которой встретил меня глава архива Краюшкин, звучала так: Вы, кажется, первый писатель, который пришел к нам добровольно».
По словам В. Шенталинского, он лишь тогда достойно оценил аллегорию руководителя архива Лубянки, когда из его уст прозвучал второй, не менее двусмысленный, вопрос: «Ну, куда вас посадить?» (В. Шенталинский «Воскресшее слово», «Новый мир» 1995, №3)
Попав в «святая святых» ведомства, писатель получил возможность разбирать дело за делом. То, что открылось ему после ознакомления с каждым из следственных материалов, оставляло гнетущее впечатление: «Желание, которое посетило меня, когда я держал в руках очередную папку, захлопнуть ее и не возвращаться больше к загубленным судьбам писателей. Потому что знаешь, что их всех расстреляли. Кипы ордеров на арест, фотографии, как правило, последние, сделанные перед расстрелом, приводили в ужас».
Многие репрессированные писатели на тот момент еще не были реабилитированы (например, Гумилев). Задача комиссии состояла в том, чтобы восстановить репутацию жертв репрессий, узнать их биографии и внести правки в энциклопедию. Характерно, что все энциклопедии того времени попросту врали, нарочно давая неверные цифры. Даты расстрелов, по словам исследователя, были намеренно разнесены по годам войны, чтобы несмышленые потомки считали, что писатели погибли в военное время.
В книге «Воскресшее слово» историк описывает проходившие ежедневно на Лубянке заседания так называемой «Антитройки» (в противоположность некогда существовавшим «тройкам», выносившим внесудебные приговоры.), в состав которой входил В. Шенталинский, прокурор А. Валуйский и глава архива КГБ Анатолий Краюшкин. Суть их работы заключалась в полной и безоговорочной реабилитации репрессированных писателей. Прокурор брал на себя реабилитацию, А. Краюшкин содействовал розыску дел репрессированных, а затем с участием самого литератора, представлявшего писательскую организацию, шло обсуждение всех обстоятельств незаконных репрессий.
В числе первых было рассмотрено следственное дело Исаака Бабеля. Оказалось, что при аресте у него было изъято двадцать четыре папки с рукописями. Однако ни одна из них не была найдена. Известно, однако, что незадолго до ареста он заканчивал роман о чекистах. Об этом Виталий Шенталинский написал в рассказе «Прошу меня выслушать», вошедшем в трилогию. Затем последовали дела Мандельштама, Гумилева
То, что в ходе поисков нередко обнаруживалось в «писательском» архиве КГБ, вызывало, по словам писателя, не столько исследовательский восторг, сколько зачастую чувство подавленности и скорби. Так, была обнаружена подлинная история болезни М. Горького, которая до этого нигде не публиковалась. Всплыли факты о том, что еще при жизни Ленина за Горьким шла слежка и, скорее всего, по мнению писателя, во время очередного негласного обыска были украдены черновики его писем к Ленину. В них говорилось: «Мне надоело с вами сотрудничать, лучше я подохну с голоду. Я устал от этой бестолковщины». Об этом В. Шенталинский также подробно пишет в своей повести «Буревестник в клетке».
Одной из «бриллиантовых» находок, которой, по словам Шенталинского, посодействовал сам глава архива Краюшкин, стало письмо Льва Толстого из Ясной Поляны от 14 декабря 1909 года с личной подписью автора «Войны и мира», обнаруженное в следственном деле некоего Почуева в Чебоксарах. Будучи одним из революционеров, Почуев был сослан на Урал, работал там учителем. Из места ссылки обратился он к писателю с вечным вопросом: «Как жить? В чем главная цель жизни?» Толстой ответил ему: «Думаю, если человек положит главную цель своей жизни в нравственном совершенствовании то никакие внешние условия не могут мешать ему в достижении поставленной цели».
Судя по всему, Почуева Толстой явно не убедил, тот продолжал свое участие в революционных делах, заслужив в 1937 году в качестве «благодарности» за преданность большевистским идеалам 10 лет лагерей, откуда уже не вернулся.
В процессе скрупулезного изучения архивных материалов обнаружилась также замечательная поэма Николая Клюева «Песнь о Великой Матери», считавшаяся безвозвратно утерянной, о которой в свое время ходили легенды, и абсолютно неизвестный «Технический роман» Андрея Платонова. Нашлась фотокопия дневника М. Булгакова, который он собственноручно сжег. По словам В. Шенталинского «.. так подтвердилось его (Булгакова) утверждение, что рукописи не горят. Роль дьявола, возвращающего сожженный текст, в данном случае исполнила Лубянка».
Все герои книг Виталия Шенталинского это реальные исторические персонажи, о судьбах которых он и повествует, но главных, по сути, два это русская история и русская литература.
В одной из своих последних книг «Расстрельные ночи», характеризуя эпоху Большого террора, в которой было уничтожено почти 3000 писателей (невероятная цифра!) автор пишет: «Власть выступала в роли организатора литературного процесса, раскладывала за кулисами из писательских имен, как из колоды карт, свой, кровавый пасьянс Пасьянс раскладывается только одним лицом. И в Кремле игрок, по существу, был один. Но ощущение таково, что видны только руки чекистские, лицо игрока не видно. В самом деле, ведь Сталин лично никого не арестовывал, не пытал, не расстреливал. Мастер пасьянса, мастер терпения, он годами мог выжидать момент, чтобы убрать с игрового поля жизни свою жертву».
Вот как это происходило в реальности: «Обычно Ежов сам привозил списки в Политбюро. Эта «работа» не фиксировалась в протоколах заседаний и не оформлялась в виде решений все решалось неформально, келейно, как на бандитской сходке. К подписям допускались лишь несколько человек узкий круг самых приближенных к державному пахану, при этом почти всегда присутствовал и Ежов, чтобы в случае чего дать разъяснения».
К примеру, повод для ареста и последовавшего уничтожения писателя Ивана Макарова, против которого сфальсифицировали дело об умышленной клевете на политику партии, был самый банальный обвинение со стороны критиков в так называемом «психоиррационализме». Для этого хватило всего лишь нескольких строк из его автобиографической зарисовки «Как я себя погубил», сохраненной его женой: «..А дальше приходит Великий Инквизитор. Неумолимый палач сознание. Он, высокий, сморщенный старик, вытягивает длинный сухой холст пергамента: А в чем социальный смысл творения? Вместе с Великим Инквизитором приходит масса мелких палачей, и у каждого своя пытка».
Пожалуй, самое страшное повествование в книге о том, как в 1937 году, когда в стране с невероятной помпой отмечалось столетие со дня смерти Пушкина, одновременно с невероятной жестокостью уничтожали советских писателей, причем, различных творческих направлений: крестьянских, пролетарских, известных и делавших только первые шаги в литературе, просто свободных художников слова. Всех, кто не устраивал сталинскую власть.
Так, были расстреляны известный критик Александр Воронский, руководитель РАПП Леопольд Авербах, писатели Сергей Клычков, Борис Пильняк, Артем Веселый, Павел Васильев, Иван Катаев, Бруно Ясенский и сотни других, менее известных. Перед читательским взором, один за другим, проходит длинная вереница писательских имен с заключительным скорбным итогом жизни расстрелян. О каждом из них исследователь разыскал достоверный и убедительный материал.
Невозможно без содрогания читать вот эти авторские строки: «Слава мертвому Пушкину! И в этот же год массовый забой живых поэтов, расстрельные залпы в них как салют над гробом гения русской поэзии Этот юбилей стал на деле вторым убиением Пушкина. Убивали пушкинский гений, его дух в литературе и жизни, той жизни, где Слово Бог было врагом народа». (В.Шенталинский «Расстрельные ночи», «Звезда» 2007, №4 )
Не менее страшный феномен, который открылся В. Шенталинскому в процессе изучения архивных материалов КГБ, стимулировавшееся чекистами и намеренно внедренное в писательскую среду всеобщее доносительство. По сути, это был фактор самоуничтожения многих художников слова, иезуитски запущенный Лубянкой. Как пишет автор: «У писателя не оставалось права даже на устное слово стукачи тотчас доносили его до ушей Лубянки... Не было права даже на молчание молчание рассматривалось как скрытая враждебность».
А вот и наглядный пример: «НКВД докладывает партийному секретарю Жданову 28 мая 1935-го: Писатель Е. Соболевский говорил о том, что у него для советской власти написаны две книжки: Нас пятеро и Колхозный роман, но, если вернется старое, у него есть в письменном столе роман Спи, Клавочка, спи..» (там же).
Жертвой писательского доноса, как выясняется, стал и поэт Осип Мандельштам. В опубликованном В. Шанталинским письме Генсека Союза писателей СССР В. Ставского на имя руководителя НКВД Н.И. Ежова от 16 марта 1938 г. стихи поэта названы «пахабными и клеветническими», при этом секретарь писательского союза просит у чекистов содействия «решить вопрос о Мандельштаме». Что это могло по тем временам означать, в пояснении не нуждается!
Характерно, что расправы с писательской интеллигенцией в период Большого террора уже имели под собой хорошо удобренную почву, поскольку начались сразу после 1917 года, хотя и не сопровождались тогда массовыми расстрелами. Один перечень известных имен, подвергшихся преследованию, который приводит писатель в книге «Донос на Сократа», повергает в ступор: дочь великого русского писателя Л. Толстого и хранительница его наследия Александра Львовна Толстая; Владимир Чертков руководитель толстовского движения, издатель великого писателя и его друг; Валентин Булгаков секретарь Л. Толстого; руководитель ряда литературных музеев; писатель Владимир Короленко, открыто осудивший методы большевистского террора против интеллигенции, и другие.
И как курьезный факт запредельной фантасмагории всеобщего доносительства: «1 октября 1921 года в ВЧК поступил донос на Сократа. Речь шла об очередной встрече толстовцев в Газетном переулке. Секретный сотрудник информировал: На собрании говорилось о Сократе (неизвестный) и высказывал свое соображение: по-видимому, все тот же Чертков..» (В.Шенталинский «Донос на Сократа» «Новый мир», 1996, №11 ).
Как свидетельствует писатель, «ни при каком строе не просвечивалось наше общество так: от мысли до дела, от кошелька до постели».
«У нашей комиссии, высказался Виталий Шенталинский в одном интервью, сначала была мысль вывести на стенах ЦДЛ имена всех репрессированных писателей. Потом спохватились: стен не хватит Потери были глобальные: истребили всех армянских писателей, всю интеллигенцию маленького народа мари, всех писателей удмуртских, алтайских, башкирских, коми. Не было народа и языка на пространстве советской империи, которые бы избежали этой трагедии» (О. Мартыненко «Классики встречаются на Лубянке», «Московские новости» 09.11.2007)
Многие репрессированные писатели, чудом пережившие сталинскую эпоху, по словам В. Шенталинского, ожидали от власти не только своей полной реабилитации, но и справедливого правосудия над теми, кто чинил беззаконие и проявлял садизм. Однако не дождались. Автор цитирует Ахматову: «Настанет день, когда те, кто сейчас за решеткой, заглянут в глаза своим палачам». Далее, к сожалению, вынужден он добавить уже от себя: «Но ее предсказание не сбылось. Те, кто оказались за решеткой, умерли раньше».
Рассказывая о времени, проведенном за изучением архивов Лубянки, исследователь признается, что оно для него не прошло бесследно: «Когда на Лубянке я открывал судебное дело, я открывал жизнь и проживал ее. У меня в голове беспрерывно звучат слова многих убитых поэтов. Подобные тем, что сказал Платонов: И где же свобода? Она там, вдалеке, за горами непосильного труда, за новыми могилами мертвых» (из интервью испанской «EL PAIS», ИноСми от 21.01.2002).
Отвечая на вопрос о том, как повлияла на его восприятие жизни работа в архивах Лубянки, писатель признался, что она его основательно изменила: «Я стал другим человеком. Архивы КГБ это очень экстремальный материал, рождает сильные чувства. Видел брызги крови на протоколах допросов видимо, какой-то следователь был неаккуратен Мне хотелось назвать всех, уничтоженных чекистскими палачами писателей. Но потратив столько лет на раскопку гробницы КГБ, я до сих пор не в состоянии этого сделать. Слишком много их ухнуло в кровавую пропасть »
Сегодняшнее состояние исторической памяти российского общества В. Шенталинский оценивает весьма пессимистически, считая его «болезнью исторического беспамятства». При этом книги свои автор считает «горькой пилюлей» от этого недуга. «Наше общество, говорит писатель, подвержено опасному заболеванию потере исторической памяти. По какой-то удивительной причине оно тяготеет к деспотической власти. Ошибка России заключается в том, что она не смогла с корнем вырвать ростки зла, а лишь только срезать некоторые побеги».
В то время, когда на российские экраны пять лет назад вышел фильм «На фоне Пушкина. 1937 год», снятый по мотивам книг В. Шенталинского и приуроченный к 70-летию Большого Террора, В. Путин произнес в Лужниках свою знаменитую речь о внутренних врагах России. И это на фоне документальных кадров, повествующих о том, как топтали чекистским сапогом русскую литературу в год столетнего юбилея пушкинской смерти! Остается лишь дождаться, в какой форме и как власть на этот раз отреагирует на очередной «черный юбилей»!
Писатель считает, что в российское общество вновь возвращается рецидив зла, потому что «...у нас не было своего Нюрнберга. Нет закона, который признал бы преступления сталинского и ленинского режимов преступлениями против человечности и человечества без срока давности. В результате никто не виноват, и никто не взял на себя историческую вину, как это сделали в Германии. Наказание без преступления перешло в преступление без наказания. Мы не извлекли урок из прошлого, не осознали, не отказались от него, не назвали вещи своими именами. Чтобы неповадно было ходить с портретами Сталина на главной площади страны Нет ощущения, что Сталин умер раз он жив в умах и сердцах миллионов» (В. Шенталинский «У нас не было своего Нюрнберга», «Новая газета», 15.08.2008).
С большой осторожностью оценивает историк и проект российского будущего: «Если у нас, как у страны и народа, нет проекта будущего, то впереди пустота, которая начинает заполняться прошлым». К сожалению, по словам Виталия Шенталинского, он все чаще сталкивается с правдой, которая сегодня никому в стране не нужна.
Быть может, именно поэтому девиз писателя, которым он продолжает неизменно руководствоваться в своем творчестве, звучит почти библейски: «Если вокруг пустыня, то в ней обязан раздаваться глас вопиющего».
Александр МАЛКИН